«Панцерфауст» всемогущий

(Продолжение. Начало цикла в статье «С винтовкой против танка»)

В советских художественных фильмах о начальном периоде Великой Отечественной войны очень часто запредельной эффективностью обладают противотанковые ружья Симонова и Дегтярёва. Если же кинематографисты — причём не только отечественные — показывают конец войны, то ещё больший эффект имеют немецкие фаустпатроны. Один выстрел — один танк, и не иначе, причём с невероятных дистанций. Конечно, люди приходят в кино не для того, чтобы задумываться, почему столь совершенное оружие не предотвратило появления советских Т-34 и американских «Шерманов» на улицах германских городов, но всё же… Насколько были эффективны немецкие ручные противотанковые гранатомёты?

Работа на перспективу

Принято считать, что первый вариант «фаустпатрона» родился в 1942 году, когда танки вермахта ещё бодро пылили по дорогам, вытягивая синие стрелы на картах к Сталинграду и Кавказу. Приходившие с Восточного фронта донесения о количестве уничтоженных советских танков внушали в штабах радость от побед германского оружия, но повод задуматься оставался. СССР даже после потери значительной части территории производил бесчисленные танковые орды, а по другую сторону Атлантики в это же время раскручивался маховик военного производства вступивших в войну США. Поначалу американцы делали не очень хорошие машины, но их уже было много: в том же 1942 году в США произвели более 26 000 танков разных типов — несколько больше, чем в СССР.

Разумеется, в качестве основного противотанкового средства рассматривались артиллерия, танки, отчасти авиация и мины. Но практика первых лет войны наглядно показала, что и пехоте нужно средство эффективной защиты от танков — желательно, как можно более массовое и дешёвое, а также простое в применении. Изначальные требования к новому оружию были лаконичны: дальность 30 метров и эффективность больше, чем у ружейной гранаты Gew.Pz.Gr. 61.

Одним из тех, кто отозвался на запрос управления вооружений вермахта, был доктор Генрих Лангвайлер (Heinrich Langweiler) из фирмы HASAG. Интересно, что для него это стало чем-то вроде побочной подработки: Лангвайлер был специалистом по баллистике и с 1939 года занимался проблемой создания активно-реактивных пуль. Как нужно делать противотанковое оружие, он понимал довольно смутно, поэтому не приходится удивляться, что первые образцы будущих «фаустпатронов» были далеки от идеала.

Короткая трубка гранатомёта была удобна для транспортировки, но при этом вынуждала стрелка при пуске держать её как можно дальше от себя, что не лучшим образом сказывалось на точности прицеливания. Инерционный взрыватель отказывался срабатывать при попадании в наклонную броню, а остроносая форма первых гранат ещё больше способствовала рикошету. Наконец, стабилизация вращением, как выяснилось, значительно снижала пробивную способность кумулятивной струи. Собственно, внимания в первых образцах Лангвайлера заслуживала лишь сама идея трубы из низкосортной стали, способной метнуть на 30 или даже 60 метров что-то, представляющее опасность для танка (правда, уже почти без шансов попасть).

Тем не менее работы решили продолжить. К следующему этапу Лангвайлер подготовился основательнее, проработав сразу два варианта конструкции. «Малый» вариант представлял собой дальнейшее развитие первого образца, с улучшенной гранатой. Новая, более обтекаемая форма позволяла стрелять на дистанцию до 70 метров — правда, единственное отверстие в прицельной планке по-прежнему соответствовало 30 метрам. Больше заинтересовал военных второй, «большой» вариант. Взяв за основу для снаряда ручную кумулятивную магнитную мину Hafthohlladung (Panzerknacker), Лангвайлер при общем весе гранатомёта чуть больше пяти килограмм получил впечатляющую пробиваемость в 200 мм брони.

Для войсковых испытаний оба варианта заказали партиями по 3000 штук. Уже первые сообщения с фронта показали, что работает принцип «больше — не меньше»: в большинстве отзывов предпочтение отдавалось «большому» варианту. Кроме того, пехота просила поднять дальность стрельбы, упирая на то, что ждать сокращения дистанции с ревущей «тридцатьчетвёркой» до 30 метров небезопасно. Заказ исполнили, просто увеличив вышибной заряд сначала до 140 граммов, а затем до двух 95-граммовых зарядов.

Впрочем, несмотря на простоту, производство «фаустпатронов», позже переименованных в «панцерфаусты», по-настоящему развернулось лишь во второй половине 1943 года.

«Бригада имела потери — два танка и одну САУ»

В свою очередь, в СССР на появление немецкой новинки отреагировали достаточно оперативно. Если первые сводки обычно содержали пересказ сведений от пленных вместе со сделанными на их основе рисунками, то затем во фронтовые части пошли вполне детальные инструкции — с фотографиями, подробными характеристиками и методами противодействия. Например, в датированной 25 января 1944 года инструкции штаба БТиМВ 1-го Белорусского фронта указано, что надёжным средством от кумулятивных мин и снарядов является экранирование по типу немецких танков Pz.Kpfw.IV. Пока же этого нет, в бою следует стараться не подставлять борта и вести усиленный огонь по окопам, откуда стреляют гранатомётчики.

Со временем «фаустпатронов» становилось у немцев всё больше — всего их успели выпустить более 8 миллионов. Однако у советских командиров этот факт не вызывал каких-то приступов паники или требований «срочно сделать хоть что-нибудь». Наоборот, по итогам летних наступлений 1944 года вслед за сообщениями о массовом применении немцами «фаустпатронов» и «офенроров» обычно следовала информация вида «кроме того, большое их количество противник оставляет на поле боя».

С не очень высокой оценкой роли «фаустпатронов» в целом были согласны сами немцы — например, всего в феврале 1944 года они заявили об уничтожении 1219 советских танков, при этом на «фаустпатроны» пришлось всего 35 машин. Даже начавшиеся в 1945 году бои на территории Германии с её плотной городской застройкой не привели к резкому скачку потерь:

«По данным Отдела эксплуатации БТиМВ 2-го Украинского фронта, в феврале 1945 года из общего количества 160 боевых повреждений танков и самоходных орудий два боевых повреждения относятся к «фаустпатронам», что составляет от общего числа потерь 0,5–0,6%. Нанесённые танкам боевые повреждения от «фаустпатронов» характеризуются следующим: у одного танка Т-34 разбита гусеница с дистанции 50 метров, у второго танка Т-34 есть попадание в наклонный бортовой лист брони, в результате чего получилась трещина. Стрельба велась с дистанции 50 метров».

Как видно из доклада, даже в случае попадания гранаты «фаустпатрона» Т-34 далеко не всегда разрывало на куски. Есть и другие подобные документы:

«Оперативный отдел штаба 1-го Краснознамённого Инстербургского танкового корпуса на №0802 от 31.03.1945. Во исполнение приказа командира корпуса об [оценке] эффективности применения немецких ПТР и гранаты «Фаустпатрон», и понесённых нами потерях в танках и САУ сообщаем, что за весь период операции в Восточной Пруссии (январь-февраль 1945 года) от гранат «Фаустпатрон» бригада имела потери — два танка и одну САУ в районе Траузиттен. Потерь в танках и САУ от обстрела из ПТР типа «Панцершрек» и «Офенрор» бригада не имела. Об организации частей противника и их укомплектовании ПТР бригада данных не имеет. Начальник штаба 89-й ордена Кутузова Тильзитской танковой бригады подполковник В.Д. Глушков, 4 апреля 1945 года».

Можно добавить, что 89-я танковая бригада в январе-феврале 1945 года вовсе не сидела в тылу, а принимала активное участие в боях на подступах к Кёнигсбергу. Только за февраль её потери составили 50 сгоревших и 38 подбитых «тридцатьчетвёрок». В ходе боев бригада дважды пополнялась, получив 44 танка. Конечно, по данным одной бригады делать какие-то выводы об эффективности «фаустпатронов» преждевременно. К счастью, документов о действиях советских танковых войск во второй половине войны сохранилось много.

К примеру, в начале всё того же победного 1945 года по приказу маршала Г.К. Жукова было проведено расследование причин больших потерь танков 8-й гвардейской армии генерал-полковника В.И. Чуйкова 22-24 марта при попытках расширения плацдарма на западном берегу Одера. В докладе о результатах расследования много говорится об ошибках разведки, не заметившей подготовку противника к отражению советского наступления, недочётах в ходе планирования операции, об ошибочных докладах частей, недостаточно отработанном взаимодействии с пехотой и многом другом. «Фаустпатроны» упоминаются лишь в итоговой таблице: из 122 потерянных танков и САУ целых 98 пришлось на долю артиллерии и танков, 15 машин погибло на минах; лишь семь случаев отнесли к «фаустпатронам», а ещё два танка вывела из строя авиация. В марте 1945 года даже в неудачных для советских танкистов боях вооружённая «фаустпатронами» немецкая пехота смогла добиться не слишком многого.

Следующий пример. Потери 9-го танкового корпуса, который участвовал в Висло-Одерской операции, а затем воевал в Восточной Померании, были серьёзными. В период с 14 января по 14 марта 1945 года в безвозвратные потери списали 135 танков и САУ, 79 машин отправились в капитальный ремонт, а ещё 190 — в средний. Из более 400 случаев на долю «фаустпатронов» пришлось всего девять «тридцатьчетвёрок». Это ровно на одну машину больше, чем от действий авиации, но значительно меньше, чем корпус потерял при форсировании водных преград — в утонувших числится один ИС-2 и целых 37 «тридцатьчетвёрок».

Наконец, финальным аккордом «фаустпатронов» стала битва за Берлин. Казалось бы, здесь сомнений в их роли быть не может, однако… К примеру, 2-ю гвардейскую танковую армию генерал-полковника С.И. Богданова принято считать наиболее пострадавшей от немецких ручных гранатомётов. Однако, как сообщил сам командующий в докладе о действиях армии в берлинской операции, при общем количестве выведенной из строя бронетехники в 576 единиц на долю «фаустпатронов» отнесено 106, или около 18,4%. Причины таких высоких результатов ясны из того же доклада — Богданов много и подробно пишет про нехватку пехоты:

«Пехота, действовавшая совместно с танками, очищала лишь нижние этажи домов, оставляя нетронутыми остальные, и тем самым давала возможность фаустникам и снайперам вести огонь по танкам».

Добавил своё веское слово и заместитель командующего БТиМВ РККА маршал танковых войск П.А. Ротмистров:

«Штурмовые группы, созданные в танковых частях армий в период подготовки к Берлинской операции, к началу штурма Берлина фактически распались в результате напряжённых боев на подступах к городу. Восстанавливать группы пришлось в ходе боев. Это обстоятельство, а также острый недостаток своей пехоты в танковых армиях, в значительной степени снижали эффективность действий штурмовых групп. Штурмовые группы, созданные в полевых армиях, усиленные танками приданных танковых корпусов и танками из группы непосредственной поддержки пехоты, благодаря достаточному количеству пехоты показали большую устойчивость и живучесть. То же относится и к штурмовым группам, организованным в мехкорпусах».

Даже в достаточно благоприятных условиях — в крупном городе, в боях с танками, имевшими недостаточное пехотное прикрытие — «фаустпатроны» и близко не проявили себя как чудо-оружие. С учётом специфического требования 2–4 метров свободного пространства позади гранатомётчика, совсем не очевидно, что обычные гранаты и бутылки с зажигательной смесью при метании с верхних этажей на проезжающие внизу танки оказались бы сильно хуже. В любом случае, ждать чего-то сверхъестественного от «чудо-оружия», когда советские танки грохотали по брусчатке Берлина, было уже поздно.

(Продолжение в статье «"Куколка", "печная труба" и другие»)

Андрей Уланов
WARSPOT.RU