Конструктор Калашников: знакомство с промежуточным патроном (часть 2)

(Продолжение. Начало в статье «Конструктор Калашников... (часть 1)»)

После неудачи с конструированием пистолета-пулемёта и ручного пулемёта молодой оружейник Михаил Калашников не опустил руки и занялся проектом самозарядного карабина под новый «промежуточный» патрон. Увы, и здесь его ожидало разочарование. Почему так произошло, и что вынес из этого этапа своей конструкторской деятельности будущий автор АК?

Конструирование вслепую

Как уже не раз говорилось, одну из главных проблем при создании ручного пулемёта — не только для молодого Михаила Калашникова, но и куда более опытных конструкторов — представлял собой русский/советский винтовочный патрон 7,62×54 мм, созданный для винтовки образца 1891 года. Если на момент своего создания он был сравнительно неплох и нормально работал в магазинных винтовках с ручной перезарядкой, то для автоматического стрелкового оружия его характеристики были далеки от оптимальных. Об этом писал, в частности, В.Г. Фёдоров ещё в начале XX века.

Примерно в то же время начались разговоры о необходимости замены старого патрона более современным. Но если промышленно развитые страны со сравнительно небольшими армиями (и запасами вооружения для них) могли решиться на подобную замену достаточно легко, то для Российской империи с её огромной армией и слабой промышленностью всё время находились более важные задачи. СССР в межвоенный период также не смог решиться на этот шаг.

Не изменило его и знакомство с полученной в годы войны для ознакомления американским самозарядным карабином M1. Специалисты ГАУ отметили, что «из-за пистолетной формы пули увеличение её начальной скорости и дульной энергии практически ощутительных выгод не даёт».

Совсем по-другому выглядел анализ захваченных в качестве трофея летом 1943 года немецких «автоматических карабинов» MKb.42(H) фирмы Хенеля. Перспектива перевооружения вермахта оружием, действительный огонь которого «намного превышает дистанции, доступные для пистолетов-пулемётов», выглядела очень неприятно. В разгар войны о мобилизационных запасах и сложностях перехода на новый патрон уже не вспоминали — врага надо было «догнать и перегнать». В переписке Главного артиллерийского управления Красной армии (ГАУ КА) в январе 1944 года по поводу оружия под новый патрон говорилось следующее:

«Согласно тактико-техническим требованиям Артиллерийского комитета ГАУ КА в настоящее время конструкторами создаётся два типа стрелкового оружия под уменьшенный патрон по отношению к штатному винтовочному патрону. В первом случае разрабатывается тяжёлый автомат, во втором — самозарядный и автоматический карабин. Тактико-технические требования №2463 на 7,62-мм карабин под специальный патрон предусматривают следующие характеристики патрона:

1. Калибр — 7,62 мм;
2. Начальная скорость пули — 750 м/с;
3. Вес пули — 8 граммов;
4. Вес патрона — 17,3 грамма;
5. Максимальное давление — 3200 кг/см кв.;
6. Длина патрона — 56 мм;
7. Вес заряда пороха — 1,6 грамма».

Хотя в переписке уже фигурировали слова «патрон образца 1943 года», с чертежами как самого патрона, так и патронника будущих образцов оружия под него дела обстояли хуже: собственно, именно их утверждению и была посвящена переписка, из которой взята цитата выше. Тем не менее для снятия баллистических и прочих данных сами патроны уже были выпущены небольшой опытной серией.

Советский Гаранд?

Легко догадаться, что конструировать стрелковое оружие, не имея возможности отстреливать его в процессе создания и доводки, достаточно сложно. В случае же, когда даже параметры патрона ещё не утверждены и вполне могут измениться в ту или иную сторону, конструктору, помимо кульмана и карандаша, могут потребоваться навыки профессионального прорицателя. Тем не менее Михаил Калашников решил взяться за конструирование образца под новый патрон. В своих «Записках конструктора-оружейника» он описал этот эпизод без особых подробностей, упомянув заимствования:

«Тут-то мне и помог американский конструктор самозарядной винтовки Гаранд. Его опыт, идею подачи патронов в приёмное окно карабина и автоматического выбрасывания пустой обоймы после использования последнего патрона я, только в другой вариации, заложил в конструкцию своей автоматики. Необычно разместил и рукоятку перезаряжания — слева. Было ещё несколько оригинальных решений».

Большая же часть фрагмента, посвящённого карабину, описывает, как «давший неплохой результат» при испытаниях на полигоне образец забраковал начальник управления заказов и производства стрелкового оружия ГАУ генерал-майор Н.Н. Дубовицкий. По воспоминаниям Михаила Тимофеевича, генерал «был импульсивный, но, надо сказать, достаточно объективный и принципиальный. К сожалению, в некоторых случаях его импульсивность всё-таки ему мешала в оценке той или иной работы конструктора. Думаю, что так получилось и тогда, когда генерал решил лично провести стрельбу из моего образца карабина».

Далее описывается, как после отстрела одной обоймы Дубовицкий сначала изобразил поиск вылетевшей детали, а затем высказался как по её поводу, так и о рукоятке перезаряжания, которая «во время стрельбы у меня всё время перед глазом бегала, мешала». Разумеется, такой подход молодому конструктору показался «в чём-то жёстким и несправедливым».

Однако из строчек документов Научно-исследовательского полигона стрелкового и миномётного вооружения (НИПСМВО) ГАУ КА складывается несколько иная картина. Во-первых, проходивший испытания карабин в них упоминается как «самозарядный карабин Калашникова и Петрова». К сожалению, данные о том, кто стал соавтором карабина, пока найти не удалось — среди конструкторов и офицеров-испытателей полигона подходящих кандидатов нет. Вероятнее всего, это был кто-то из рабочих стрелкового полигона, чей вклад в работу сержант Калашников тогда счёл нужным отметить.

Во-вторых, фамилия генерал-майора Дубовицкого не фигурирует ни в отчёте об испытаниях, ни в протоколе технического совещания 2-го отдела полигона, на котором и решалась судьба карабина. Конечно, это не отменяет версии, что приехавший генерал решил принять участие в испытаниях вне программы, а затем высказал своё мнение. В выводах испытателей замечание о том, что «неожиданно выпрыгивающая» перед лицом стрелка пустая обойма может «оказывать отрицательное влияние и снижать эффективность и действительность огня при стрельбе из карабина» действительно присутствует отдельным пунктом — и выглядит несколько странно. К этому моменту на полигоне уже была детально испытана винтовка Гаранда, откуда, собственно, и позаимствовал это решение Калашников, и при этом никаких проблем выбрасывание обоймы не вызывало — наоборот, «Гаранд» был признан в эксплуатации более удобным, чем отечественная СВТ-40.

Субъективные мнения и объективные недостатки

Впрочем, изучение отчёта об испытаниях показывает, что проблем у самозарядного карабина Калашникова и Петрова (СККП) хватало и без замечаний генерала Дубовицкого. Для начала, по мнению коллег Калашникова по полигону, от самозарядки Гаранда было взято несколько больше, чем указал в воспоминаниях Михаил Тимофеевич:

«Карабин Калашникова и Петрова конструировался и разрабатывался по типу самозарядной винтовки Гаранда, вследствие чего в карабине Калашникова и Петрова несколько сборок и механизмов по конструктивному оформлению и принципу действия разработано аналогично самозарядной винтовке Гаранда — например, запирание канала ствола, питание, ударно-спусковой механизм, крепление ствольной коробки».

При этом в отчёте было указано, что системы с подобным запиранием испытывались на полигоне и раньше, ещё в 30-е годы, и хороших результатов не показали.

Далее отмечалось, что Калашникову и Петрову не удалось выдержать требования технического задания по массе и габаритам. Это уже было достаточно серьёзно, особенно первый пункт. На увеличение длины в ГАУ иной раз могли посмотреть сквозь пальцы, тем более что резервы для сокращения габаритов имелись — опыты показали, что небольшое укорачивание ствола не даёт существенного падения скорости пули. Перебор веса считался гораздо более весомым поводом для сомнений в целесообразности даже не в приёмке изделия, но и попыток его дальнейшей доработки.

Конструктивно СККП был сложнее, чем его основной конкурент и образец для сравнения — самозарядный карабин Симонова (СКС). Особенно это касалось газовой системы, ударно-спускового механизма, ствольной коробки и магазина. Хотя общее число деталей у СККП было на одну меньше, чем у СКС (105 против 106), технологически они были сложнее — а значит и трудоёмкость изготовления СККП оказалась бы значительно выше, чем у СКС.

Ещё одной проблемой стала кучность стрельбы: если на 100 метрах СККП более-менее приближался к требованиям ГАУ, то на дистанции 300 метров его результаты были заметно хуже требований военных.

Кроме того, не прошёл карабин испытания на надёжность и живучесть. По техническому заданию процент задержек при стрельбе в нормальных условиях должен был составлять не более 0,5%, при этом СККП на 11 245 выстрелов дал 0,84% задержек. Большая часть из них была связана с магазином — заклинивание патронов, преждевременное выскакивание обоймы, заедание обоймы в магазине и проблемы с досылкой патрона из обоймы в ствол. Можно предположить, что произошло это из-за упоминавшейся выше необходимости разрабатывать оружие фактически одновременно с отработкой патрона. Изготовлявшихся опытных партий патронов «образца 1943 года» постоянно не хватало для работы с опытными образцами оружия всем конструкторам, и вряд ли сержант Калашников в тот момент возглавлял список на их приоритетное получение.

Схожая ситуация была с живучестью деталей. По тактико-техническим требованиям №2941 живучесть карабина должна была составлять минимум 12 000 выстрелов, при этом допускались износ или поломка не более трёх отдельных взаимозаменяемых деталей при условии отработки каждой не менее 5000 выстрелов. У СККП при настреле в 12 055 выстрелов сломанных деталей было девять, из них пять показали живучесть менее 5000 выстрелов.

Решающим в судьбе карабина стало испытание на стрельбу в затруднённых условиях, а точнее — один из его этапов с десятиминутной выдержкой в болотной воде. После неё карабин Калашникова и Петрова отказался стрелять, что закономерно привело к оценке «работает неудовлетворительно». Фактически в тот момент судьба карабина в представленном на испытания виде была решена. Открытым оставался лишь вопрос, поручать молодому конструктору доработку образца или окончательно отклонить его ввиду бесперспективности. Именно его и решали на техническом совещании по итогам испытаний. Интересно, что фамилия Петрова в протоколе уже не упоминается — видимо, его роль в создании СККП была участникам обсуждения очевидна. Большинство склонялось к мнению, что карабин доработке не подлежит. Уже первый докладчик, инженер-полковник Орлов, заметил:

«Доработка данного карабина в таком направлении (устранения всех отмеченных недостатков – прим. автора) потребует коренной конструктивной переделки, что приведёт, по существу, к новой конструкции карабина, а такая доработка вряд ли будет целесообразна. В данном случае целесообразнее предоставить конструктору возможность разработать новый карабин в полном соответствии с последними тактико-техническими требованиями».

В итоге доработка СККП была сочтена ненужной, но роль этого не самого удачного образца в последующих событиях трудно переоценить. Именно на карабине впервые появился, пусть и в несовершенном пока виде, механизм запирания, конструкцию которого Калашников довёл уже в автомате. Да и сам факт провала испытаний на стрельбу в затруднённых условиях явно запомнился молодому конструктору. Михаил Тимофеевич писал:

«Но из того урока, пусть в чём-то жестокого и несправедливого, я сделал необходимые выводы, позволившие в последующем поднять на новый качественный уровень мою работу над образцом автомата».

(Продолжение в статье «Конструктор Калашников... (часть 3), (часть 4), (часть 5)»)

Андрей Уланов
WARSPOT